....

Глава 4. Несколько месяцев
Часть 1. Хмель в голову
«Общение с подлыми людьми подталкивает к греховным поступкам»
Чанакья Пандит

Лето – это всегда особенное время. Я будто отрываюсь от всех своих реалий и уношусь в другой мир на целых три месяца. Разрыв с внешним миром происходит неминуемо и независимо от моих желаний, и лучший способ смириться с этим – забыть, что существует какая-то другая жизнь, проводить время так, будто это место и это время – настоящая реальность, исключающая любую другую.
В это лето наша с Сашей любовь все еще жила, но разрыв уже намечался, потому что я нашла новую компанию, которая по сравнению с томным и нерешительным Сашей казалась просто фейерверком. К тому же, переход от наших городских безумств к вялотекущим отношениям с Сашей оказался чересчур резким. Его должна была сгладить компания более-менее бесшабашных людей.
Поначалу я была в унынии: кроме Аленки в городе Покрове не было никого, кто мог бы устроить меня. Вообще, если считать, что рядом с этим городом расположено сразу две тюрьмы, несколько цыганских общин и точка, где женщины торгуют своими телами, то вполне закономерно, что каждый второй в Покрове – запойный алкоголик, а каждый третий – наркоман.
Когда мы с Сашей все же расстались, меня уже больше ничто не сдерживало от общения с людьми, что жили на конце улицы. Это были Антон и все ему подобные выродки.
Особого удовольствия общаться с ними не было. Да и не в них было дело. Я ходила туда с Аленкой не для того вовсе, чтобы послушать пафосные сказки Антона или пошлые шуточки Чирика. Нет. Все началось с другого.
С брата Антона. Я плохо помню наше с ним знакомство. Это произошло на «тарзанке», где собирались все эти уроды, они играли в мяч, а мы с Аленкой и Чириком сидели в деревянной неотесанной беседке. Он шел мимо нас из магазина. Молодой человек невысокого роста с седой прядью в волосах в простой одежде. Он на минуту остановился и поздоровался со всеми. Нас тоже представили. Дрон. Соня. Аленка.
Они были все давно знакомы между собой. Все учились в третьей школе Покрова, провели вместе детство и юность. Им было что вспомнить. А я была чужой. Я вообще ничего не знала о нем. Об их жизни.
Он произвел на меня какое-то сильное впечатление: его грустные глаза, шлейф меланхолии, который всегда за ним вился, хрипловатый голос. Про печальную улыбку и говорить нечего. То впечатление, что он произвел на меня первый раз было самым лучшим из всего, что я вообще о нем слышала, что видела собственными глазами.
После я стала искать с ним встречи каждый день. Я стала ходить на «тарзанку», общаться с Антоном и остальными, чтобы только услышать что-нибудь о нем. Это было похоже на фанатизм. Пришел тот период, то время, когда я могла наконец быть подростком. Я была далеко от Москвы, от культурной жизни, от своих друзей, поэтому меня ничто не останавливало. Я могла быть той наивной малолеткой, какой я и должна была быть в этом возрасте.
Мэтт был прав, когда мы с ним спорили о влиянии дурной компании. Теперь и я была в том возрасте, когда тянет ко всему запретному, когда не думаешь о пользе, а родители кажутся первыми врагами.
Я влюбилась. А любовь, как известно, слепа: она закрывает глаза на все недостатки избранника и из всего делает достоинства. Более того, я, которая раньше с отвращение отзывалась об алкоголе и прочем, теперь была только «за».
Я, кем бы ни являлась, поддавалась всем слабостям, перед которыми не может устоять человечество. И это нормально.
Люди не рождаются сильными и мудрыми. И люди не учатся на чужих ошибках. Что, казалось бы, проще, сказать: «Вот он дурак! Он не имеет силы воли, но со мной такого не произойдет!» И с ним происходит. Преодолевая препятствия, мы понимаем – а некоторые так и не понимают – что было неверно, какие ошибки мы сделали. Вот тогда человек и учиться. Волна камень точит, делает его ровным и гладким. Так же человек, пройдя свой путь, может иметь право называться сильным и мудрым.
Людям свойственно ошибаться. Главное, что бы после этих ошибок человек сделал верный вывод. Что бы он вообще смог преодолеть свои препятствия, а не остаться навсегда в глубокой яме.
Иногда, но только иногда, полезно слушать опытных людей.
Моя мама предупреждала меня. Она все время говорила о том, что люди, с которыми я общаюсь не чета мне, что это портит мою репутацию и горя я не оберусь.
«Тут же улица – все друг друга знают и видят. Куда ты пошла, с кем, в каком виде. Это наши соседи, с которыми еще жить и жить, а ты сразу создаешь себе репутацию, общаясь с этим Антоном. Лидия Александровна говорит, что семья у них неблагополучная, отец и мать алкоголики! Ты хочешь, что бы у тебя по всей улице была репутация дурная?! Посмотри на Яну, нашу соседку, родители-то уезжают, когда она приводит к себе всяких {censored}, но соседи-то все видят. И кто захочет такую девушку замуж брать?!»
«Мам, я еще не собираюсь замуж. Тем более в Покрове»
«Я тебя никуда и не выдаю! Но, поверь, я же вижу, что этот Антон из себя представляет!»
«Поверь мне, мама, я тоже вижу» - но говорить ей истинную причину своего тогдашнего сумасшествия я не стала. Вообще говорить о чем-то моей маме – это значит подписать себе приговор на пожизненное заключение. Поэтому я предпочла сходить с ума втихую.
Все чаще я чаще я встречалась с Дроном, все чаще и чаще я хотела видеть его снова.
Ну что я за идиотка? Мне было тринадцать, а ему двадцать. А я все не замечала, что люди, которые его окружают – бывшие уголовники, взрослые мужики с наколками, какие-то наркоманы. Да и та компания, в которой я тогда крутилась, состояла из Чирика, Аленки, Антона, Стаса и Петро.
Самым приятным и душевным человеком в компании была Аленка, потому что она единственная не ругалась матом, не курила и не пила. Она была младше меня, но, несмотря на то, что говорить с ней было не о чем, что ее инфантилизм порой раздражал меня, что она была Сашиной сестрой, приятно было ощущать неиспорченную детскую душу, которая так и грела, в то время как все остальные обдавали холодом.
Петро тоже был хорошим человеком. Единственным стоящим человеком из всего этого сброда. Он был сыном попа, вел скромную и строгую жизнь. Вообще был очень дисциплинированным человеком. Позже, когда уже никого не было рядом, мы познакомились лучше, и он открылся мне еще и как очень образованный молодой человек. Он вполне мог бы стать своим.
Чего нельзя сказать о Стасе. Он был высоким, подтянутым, даже привлекательным в какой-то мере, но до жути тупоголовым. Я вообще сомневаюсь в том, что он освоил азбуку. Хотя одно слово он все же освоил. И вставлял его через каждое приличное и неприличное слово в своей речи. Выглядело это примерно так:
«{censored}, вчера, {censored}, с батей, {censored}, мопед , {censored}, так он, {censored}…» - и в том же духе.
Чирик не употреблял нормативной лексики, он вообще вел себя, как стелющееся растение, как ядовитый плющ. Он не строил из себя никого, кем не являлся, но в то же время его настоящая сущность не действовала привлекательно. Подлость – вот что было написано на его лице крупными буквами. И порок. Все, что представлял он из себя: жадность, ложь, подлость, трусость, сладострастие, хвастовство, желание наживы. В сочетании с его внешностью работало как марганцовка {прим. авт. Марганцовку используют при отравлениях, вызывая рвотный рефлекс}. У него были курчавые угольно-черные волосы, лицо бледное с резко выдающимся носом, все в угрях. На всем теле кожа у него была белая и дряблая, усыпанная прыщами. Его душа, далекая от идеала, казалось, искала отражения в теле, предупреждая окружающих тем самым о том, что лучше заранее не приближаться.
Но у Чирика была девушка Аня, такая же несовершенная духом, как и он сам. Ее душа не кричала так открыто, только намекала. Все с ней было, в общем-то, в порядке. Но природная симметрия и натуральность заканчивалась на лице. Лицо было маленьким и круглым, но не уродливым. Портило его только одно – брови. Брови были отчаянно-черными и так и кричали о том, что она перекрасилась в блондинку. Под этими тяжелыми бровями блестели маленькие похотливые глазки, сверкающие направо и налево.
Когда они с Чириком приходили вдвоем, то {censored} Дрона не по прямому ее назначению. Они запирались там на полчаса, потом снова возвращались, но если Чирик приходил один, если Дрона рядом не было, если Аня отходила хоть на пять метров, он позволял себе не просто взгляды в мою сторону. Он в открытую приставал.
Впрочем, подобные штучки были у них у всех в ходу. А уж штучки с баней и тем более. Но в бане не только {censored} Чирик с Аней или кто-то еще, обычно мы там сидели в предбаннике и цедили пиво, как и принято тупым похотливым малолеткам.
Странно, но Дрон, несмотря на свою чудовищную славу и прочее, те шуточки, которые отпускал на фривольные темы, он никогда не посягал на мое самое сокровенное. Возможно, дело было в том, что я не была достаточно привлекательна. Или сексуальна. Черт его знает. Но то, что я никогда не была красавицей, было мне только на руку. Меня не трогали. Пока Дрон был рядом. Пока он присутствовал, в воздухе витала какая-то иллюзия порядочности, чести и благородства. Если он уходил, иллюзия рассеивалась, и все выглядело так, как оно было на самом деле.
Я ловила каждое его слово, упивалась им. Я позволила себя обмануть – мне показалось на мгновение, что он свой. Просто мне так хотелось. Думаю он видел, как я была влюблена, и его это забавляло. И я не боялась его, даже когда боялись все, когда он метал нож в стену, когда был пьян, когда однажды посадил меня к себе на колени…
Один раз мы танцевали. Я хорошо помню, как это было. В бане громко играла музыка, люди то входили, то выходили, здесь были все. Пока Чирик курил снаружи, Аня заигрывала с Дроном.
«Давай потанцуем, ты так обалденно танцуешь, все это говорят» - она потянула его к себе. Они танцевали, и я заметила, что он и вправду отлично танцует, в то время как Аня болталась у него на шее наподобие мертвой тушки.
Эта картина, конечно, не очень мне понравилась, к тому же Стас, единственный сидящий с нами в бане, вышел. Я хотела выйти тоже, но Дрон остановил меня. Аня к тому времени оказалась на кресле в довольно странном отходящем состоянии.
Он взял меня за руки так, будто хотел, что бы мы тоже танцевали.
«Я не умею» - честно призналась я.
Но он уверенно направлял меня, я не чувствовала неуверенности или неловкости, как это могло бы быть с другими партнерами. На лестнице раздались шаги и голоса, предвещающие о том, что остальные возвращаются.
«На счет три, закинь мне ноги на бедра» - очень тихо и быстро сказал он.
«Куда-а-а?!» - но я не успела возразить что-либо, потому что на счет три он приподнял меня, я обхватила его ногами, и танец продолжился, хотя я и покраснела. Все эти манипуляции произошли в тот момент, когда вошли Антон, Чирик и Аленка. Они замерли на пороге с разными выражениями лиц.
Антон застыл с таким лицом, будто говорил: «Я не верил, что мой великий брат все же обратит на тебя внимание. Почему ты выбрала его, а не меня?». Аленка просто кричала: «Так у вас все получилось!». Чирик прищурился, и по этому лицу можно было прочесть удивление, будто он впервые заметил мою внутреннюю привлекательность, но в то же время злость, что это Дрон, а не он танцует сейчас со мной. А мы все танцевали. Я помню, что это был медляк Аврил Лавин.
После этого все заговорили обо мне вслух. Один раз я подслушала разговор Чирика и Стаса. Они говорили обо мне.
«Тело у нее уже сформированное, очень даже… но только лицо такое детское»
«Угу»
«А ножки ты видел?... хм…»
«Да, {censored}»
«Хороша, я б ей…» - тут я вошла с самым невинным выражением на лице, делая вид, что это вовсе не я стояла бледная у двери и слушала о том, что со мной хотят сделать. Предостережение было на лицо. Но я не умею останавливаться, я не знаю никаких разумных границ в своей жажде. Сначала мама, Косарь, Тамара, сейчас Дрон – я будто искала колодец, из которого можно будет напиться и утолить свою жажду, но это было невозможно. Такой колодец был один, и он находился за сто километров от меня, в городе Москве. Другие были словно ключи в пустыне. Я будто песок глотала, а не воду. Жажда не убывала. Мне все так же хотелось внимания. Это было не минутное помешательство, а серьезная болезнь, лекарства от которой у меня не было. Она преследовала меня всю жизнь. А здесь, вдали от Мэтта, от культурных средств лечения, в кругу грубых грязных людей я только чахла.
Я высасывала из людей все, что только могло мне пригодиться. Если поставить розу в чернила, через несколько дней она станет синей. Я впитывала от людей все, что только было в них: хорошее или плохое. Привычки, манеры – все, что лежало предо мной. А в этой грязной земле я питалась тем, что мне давали: грубость, пошлость, жадность, порок, насилие… Я не чувствовала, как изменилась, и не в лучшую сторону. Я жила мыслями и ценностями тех людей, с которыми общалась.
Мама была в истерике.
Прости.
Я слишком привыкла за три месяца к тому, что нет ничего пошлого в том, что бы цедить пиво в лесу, что на меня смотрят сальными взглядами, что окружающие шутят о сексе и месячных, что они не прочь бы со мной поразвлечься, что я хожу в грязных шмотках, как они, что мы сидим, где попало, что у меня плохая репутация. Плевать на все это.
Мне казалось, я так свободна, что я олицетворяю собой саму дерзость. Что все это – вызов обществу. Большинство великовозрастных идиотов так и думают. Позвольте дать совет – посмотрите на себя в зеркало!
На кого вы похожи?! ? {censored}? Смешные! Вы вызываете только смех и ничего больше. Посмотрите на себя в зеркало и подумайте хорошенько над тем, что вам действительно нужно, а что только отвлекает. И вы поймете, что живете только тем, что вас отвлекает от жизни, вы просто-напросто прожигаете ее. Она уходит от вас!
Стоит ли говорить, что я испытывала каждый раз по возвращению домой с «тарзанки». Это было жестокое разочарование, абсолютно справедливое. То, что я есть и то, что есть другие – это два разных понятия, между которыми лежит пропасть. Если я могу быть, как они, одеваться, как они, пить, смеяться над их шутками, я все равно никогда не буду думать по-ихнему. Я не смогу получать удовольствия от пива в пластиковом стаканчике или от быстрого десятиминутного секса в {censored}.
Приходя домой, я плакала от собственной беспомощности. От того, что не могу бороться сама с собой. Со своей извечной болезнью, которая заставляла меня погружаться все глубже и глубже в грязь. Я плакала от того, что заранее знала, что завтра не смогу не пойти туда, не смогу не следовать их правилам, что не смогу проявить себя, какая я есть, а буду играть тупую малолетку, которую в скором времени кто-то трахнет, из-за того, что она под ногами болтается. Я не могла остановить саму себя от общения с человеком, который еще Бог весть почему втемяшился мне в голову. Я сминала любые преграды, я не знала границ. Сумасшедшая. Но это было самое малое, что я могла вытворить. Это еще не было настоящим безумием.
В конечном счете, сила воли развивается со временем. Я могу тренировать себя и удерживать то безумие, что сидит внутри. Не дай Бог, кому-нибудь еще увидеть меня в таком состоянии, какое вызывает помешательство.

Академия наёмных убийц
В этом мире, тайные войны и заговоры приобрели особо важное значение. У каждого влиятельного человека есть свои связи с…

Варианты ответов: